* Лука Мудищев *

ПРОЛОГ

О, Божий мир, что в нем творится!
В нем все животное снобится,
Ебётся зверь, ебётся скот,
Ебутся птицы всех пород.

Козел ебёт свою козу,
Кузнечик пиздит стрекозу,
Свинья под боровом пыхтит,
И на блохе блоха сидит.

Ебётся вошь, ебётся гнида,
Ебётся бабка Степанида,
Ебётся северный олень,
Ебутся все, кому не лень!


К ПРОЛОГУ
(дополнение)

Природа женщин сотворила,
Богатство, славу им дала,
Меж ног отверстье прорубила,
Его пиздою назвала.

Пизда - создание природы,
Она же - символ бытия,
Оттуда лезут все народы,
Как будто пчелы из улья.

Пизда! О, жизни наслажденье,
Пизда - вместилище утех!
Пизда - небес благословенье!
Пизде и кланяться не грех.

Пизда для женщины - игрушка,
Мягка, просторна - хоть куда,
И, как мышиная ловушка,
Для всех открытая всегда.

Повсюду всех она прельщает,
Манит к себе толпы людей,
И бедный хуй о ней мечтает,
Как о пшенице воробей.

Блажен, кто по ночам ебёт
И по утрам исправно серет.
После обеда водку пьёт
Имеет чин и в Бога верит.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Дом двухэтажный занимая
В родной Москве жила-была
Вдова - купчиха молодая,
Лицом румяна и бела.

Покойный муж её, мужчина
Ещё не старой был поры.
Но приключилася кончина
Ему от жениной дыры.

На передок все бабы слабы,
Скажу, соврать вам не боясь,
Но уж такой ебливой бабы
Никто не видел отродясь!

Покойный муж моей купчихи
Был парень безответный, тихий
И, слушая жены приказ,
Её ёб в сутки десять раз.
Порй он ноги чуть волочит,
Хуй не встаёт, хоть отруби.
Она ж и знать того не хочет:
Хоть плачь, а все-таки еби!

В подобной каторге едва ли
Протянешь долго. Год прошёл,
И бедный муж в тот мир ушёл,
Где нет ни ебли, ни печали.

О, жёны, верные супругам!
Желая быть вам лучшим другом
Прошу я: хоть по временам
Давайте отдыхать хуям!

Вдова, не в силах пылкость нрава
И женской страсти обуздать,
Пошла налево и направо
И всем, и каждому давать.
Ебли её и молодые
И старики и пожилые -
Все, кому ебля по нутру,
Во вдовью лазили дыру.

О вы, замужние и вдовы,
И девы (целки тут не в счёт),
Позвольте мне вам наперёд
Сказать про еблю два-три слова.
Ебитесь все вы на здоровье,
Отбросив глупый, ложный стыд -
Позвольте лишь одно условье
Поставить, так сказать, на вид:
Ебитесь с толком, аккуратней -
Чем реже еться, тем приятней,
Но боже вас оборони
От беспорядочной ебни!
От необузданности страсти
Пойдут и горе, и напасти,
Вас не насытит уж тогда
Обыкновенная елда.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Три года ебли бесшабашной,
Как сон для вдовушки прошли,
И вот томленье муки страстной,
И грусть на сердце ей легли.

Её уже не занимало,
Чем раньше жизнь была полна,
Кого-то тщетно всё искала,
И не могла найти она.

Всех ёбарей знакомы лица,
Их ординарные хуи
Приелись ей, и вот вдовица
Грустит и точит слёз струи.

И даже в ебле же обычной
Ей угодить никто не мог:
У одного - хуй неприличный,
А у другого - короток.

У третьего - уж очень тонок,
А у четвертого - муде
Похоже на пивной бочонок
И бьёт пребольно по манде.

То сетует она на яйца -
Не видны, словно у скопца,
То хуй не больше, чем у зайца...
Капризам, словом, нет конца.

Вдова томится молодая,
Вдове не спится - вот беда,
Уж сколько времени, не знаю,
Была в бездействии пизда.

И вот по здравому сужденью
Не видя толку уж ни в ком,
Она к такому заключенью
Пришла, раскинувши умом:

"Мелки в наш век пошли людишки -
Хуёв уж нет - одни хуишки,
Но нужно мне, иль так иль сяк,
Найти себе большой елдак!

Мужчина нужен мне с елдою,
Чтобы когда меня он еб,
Под ним вертелась я юлою,
И чтоб глаза ушли на лоб.

Чтобы дыханье захватило,
Чтоб зуб на зуб не попадал!
Чтоб все на свете я забыла,
Чтоб хуй до сердца доставал."

О вдовы - бляди всего света,
Уж знать, зашла моя планета,
Теперь не еться больше мне
В родной и близкой стороне.

Ни днём, ни ночью нет покоя,
Вдова решила сводню звать.
Уж та сумеет отыскать
Мужчину с длинною елдою.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В Замоскворечье, на Полянке
Стоял домишко в три окна.
Принадлежал тот дом мещанке
Матрёне Марковне. Она
Жила без горя и печали,
И эту даму в тех краях
За сваху ловкую считали
Во всех купеческих домах.
Но эта тихонькая жрица,
Преклонных лет уже девица
Свершая брачные дела
Прекрасной сводницей была.
Иной купчихе - бабе сдобной,
Живущей с мужем-стариком,
Устроит Марковна удобно
Свиданье с еблею тайком.
Иль по другой какой причине
Жену свою муж не ебёт,
Та затоскует по мужчине -
И ей Матрёна хуй найдет.
Иная, в праздности тоскуя,
Захочет для забавы хуя,
Матрёна снова тут как тут,
Глядишь - бабёнку уж ебут!
Порой она находит сделку:
Иной захочет гастроном
Свой хуй полакомить - и целку
Ведёт к нему Матрёна в дом.

Мётрена всё подворье знала,
Умела залечить манду,
Мочой бобровой торговала
И целкой делала пизду.

И вот за этой, всему свету
Известной своднею тайком
Вдова отправила карету
И ждет Матрёну за чайком.


ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Вошедши, сводня поклонилась,
На образа перекрестилась,
И так промолвила, садясь,
К купчихе нашей обратясь:
"Зачем прислала, дорогая?
Аль до меня нужда какая?
Изволь, хоть душу заложу,
А уж тебе я угожу!
Коль хочешь, женишка спроворю,
Иль просто чешется пизда?
Я в этот раз такому горю
Могу помочь, как и всегда.
Без ебли, милая, зачахнешь,
И жизнь вся станет не мила,
Но для тебя я припасла
Такого ёбаря, что ахнешь!"
“Спасибо, Марковна, на слове, -
На это молвила вдова, -
Хоть ёбарь твой и наготове,
Но пригодится мне едва.
Мне нужен длинный хуй, здоровый,
Не меньше, чем восьмивершковый,
Не дам я малому хую
Посуду пакостить свою!"
Матрёна табачку нюхнула,
И, помолчав минуты две,
О чем-то глубоко вздохнула
И так промолвила вдове:
"Трудненько, милая, трудненько,
Такую отыскать елду,
С восьми вершков посбавь маленько –
Поменьше, может, и найду.
Есть у меня тут на примете
Один мужчина. Ей-же-ей!
Не отыскать на белом свете
Такого хуя и мудей!
Сама я, грешная, смотрела
Намедни хуй у паренька.
И, увидавши, обомлела -
Как есть пожарная кишка!
У жеребца - и то короче,
Ему не то что баб скоблить,
А - будет сказано не к ночи!
- Такой елдой чертей глушить.
Сам парень видный и дородный,
Тебе, красавица, под стать,
Происхожденьем благородный -
Его Лука Мудищев звать.
Но вот беда: теперь Лукашка
Сидит без брюк и без сапог -
Все пропил в кабаке, бедняжка,
Как есть до самых до порток."
Вдова в волнении внимала
Рассказам сводни о Луке
И сладость ебли предвкушала
В мечтах о дивном елдаке.
Не в силах побороть волненья,
Она к Матрёне подошла
И со слезами умиленья
Её в объятья привлекла.
"Матрёна, сваха дорогая,
Будь для меня ты мать родная:
Луку Мудищева найди
И поскорее приведи!
Дам денег, сколько ты захочешь,
А ты сама уж похлопочешь,
Одень приличнее Луку
И будь с ним завтра к вечерку".
"Изволь, голубка, непременно
К нему я завтра же пойду,
Экипирую преотменно,
А вечерком и приведу."
И вот две радужных бумажки
Вдова выносит ей в руке,
И просит сводню без оттяжки
Сходить немедленно к Луке.
Походкой быстрой, семенящей,
Матрёна скрылася за дверь,
И вот моя вдова теперь
В мечтах о ебле предстоящей.


ЧАСТЬ ПЯТАЯ

В ужасно грязной и холодной
Каморке возле чердака
Жил, вечно пьяный и голодный,
Штык-юнкер выгнанный, Лука.
В придачу к бедности безмерной
Лука ещё имел беду, -
Величины неимоверной
Семивершковую елду.
Ни молодая, ни старуха,
Ни блядь, ни девка-потаскуха,
Узрев такую благодать
Не соглашались ему дать.
Хотите нет, хотите верьте,
Но про Луку носился слух
Что он елдой своей до смерти
Заёб однажды девок двух.
И с той поры, любви не зная,
Он одинок на свете жил
И, хуй свой длинный проклиная,
Тоску-печаль в вине топил.

Но тут позвольте отступленье
Мне сделать с этой же строки,
Чтоб дать вам вкратце представленье
О роде-племени Луки.

Весь род Мудищевых был древний,
И предки нашего Луки
Имели вотчины, деревни
И пребольшие елдаки.
Из поколенья в поколенье
Передавались те хуи, -
Как бы отцов благословенье,
Как бы наследие семьи.

Один Мудищев был Порфирий,
При Иоанне службу нёс
И, поднимая хуем гири,
Порой царя смешил до слёз.
Покорный Грозного веленью,
Елдой своей, без затрудненья
Он убивал с размаху двух
В опале бывших царских слуг.

Второй Мудищев звался Саввой -
Картечью шведов угощал,
А после боя под Полтавой
Он хуем пушки прочищал.
Да, славная была картина,
Когда домой он приезжал,
И все три четверти аршина
Своей супруге заправлял.

При матушке Екатерине,
Благодаря своей дубине
Известен был Мудищев Лев,
Красавец, генерал-аншеф.

Вот вам еще один набросок,
Чем славен был наш генерал,
Без всякого смущения в доску
Он хуем гвозди забивал.
За удалые эти штуки
Ему вручала прямо в руки
Крест золотой сама царица,
Решившись с ним совокупиться.

Сказать по правде - дураками
Всегда Мудищевы слыли.
Зато большими елдаками
Они похвастаться могли.

Но все именья, капиталы,
Спустил Луки распутный дед,
И наш Лукаша, бедный малый,
Был неимущим с малых лет.
Судьбою не был он балуем,
И про него сказал бы я:
Судьба его снабдила хуем,
Не дав в придачу ни хуя!


ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Одевши нищего бедняжку,
Карету сводня наняла.
И усадив туда Лукашку
К вдове на еблю повезла.

Настал уж вечер дня другого.
Купчиха гостя дорогого
В гостиной с нетерпеньем ждёт,
А время медленно идёт.

Пред вечерком она помылась
В пахучей розовой воде,
И чтобы худа не случилось,
Помадой смазала в пизде.
Хотя всякий хуй ей не был страшен,
Но тем не менее, в виду
Такого хуя, как Лукашин,
Она боялась за пизду.

Был вечер, тихо, люди спали,
На небо выплыла луна,
А вдовьи груди трепетали,
Возбуждена была она.

Но чу! - Звонок! О миг желанный!
Прошла ещё минута, две -
И гость явился долгожданный -
Лука Мудищев - ко вдове.

Пред ней стоял, склонившись фасом,
Дородный, видный господин.
И произнес пропитым басом:
"Лука Мудищев, дворянин."

Вид он имел молодцеватый:
Причёсан, тщательно побрит
Одет в костюм щеголеватый,
Не пьян, но водкою разит.

"Ах, очень мило... Я так много
О Вашем слышала..." - вдова
Как бы смушалася немного
Сказать последние слова.

“Да, мог бы смело похвалиться,
Но посоветовал бы Вам
Скорей на деле убедиться,
Чем верить слухам и словам.”

“Мужчин я много повидала,
Скажу вам прямо, милый друг,
Но очень редко испытала
Я радость трепетных минут.

А мне так хочется забыться
В объятьях страстных трепеща,
Кончая, в судорогах биться,
Как рыбка на краю пруда.

Мужчины разные бывают,
Есть те, что в страсти забывают
О даме нежной, и любя,
Лишь ублажают всё себя.”

“А я, имея с милой дело,
Всегда стараюсь так воткнуть,
Чтоб сердце у неё сомлело,
И не могла она вздохнуть.”

Но тут Лука чуть-чуть слукавил,
Он не сказал, не выдал дум,
Что как-то в юности заправил
Свой хуй смертельно девам двум.

“Люблю с протяжкой отъебнуться,
И в перерыве прихлебнуть
Чуток отменного винца,
А там ебать уж до конца.”

И, продолжая в том же смысле,
Усевшись рядышком болтать,
Они одно держали в мыслях -
Скорей бы еблю начинать.

Чтоб не мешать беседе томной,
Нашла Матрёна уголок,
Уселась там тихонько, скромно,
И принялась вязать чулок.

И находясь вблизи с Лукою,
Не в силах снесть сердечных мук,
Полезла вдовушка рукою
В карман его широких брюк.
И под её прикосновеньем
Хуй у Луки воспрянул в миг,
Как храбрый воин пред сраженьем, -
Могуч, и грозен, и велик.
Нащупавши елдак, купчиха,
Мгновенно вспыхнула огнём
И прошептала нежно, тихо,
К нему склонясь: "Лука, пойдём!"


ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

И вот вдова вдвоём с Лукою.
Она и млеет, и дрожит,
И кровь её бурлит рекою,
И страсть огнем её палит.
Срывает башмаки и платье,
Рвет в нетерпеньи с себя лиф
И, обе сиськи заголив,
Зовёт Луку в свои объятья.

Мудищев тоже разъярился
И на купчиху устремился
Тряся огромною елдой,
Как смертоносной булавой.
Её схватил он поперёк,
И на кровать швырнул с размаху,
Заворотил на ней рубаху,
И хуй всадил ей между ног.

Но тут игра плохая вышла -
Как будто ей всадили дышло!
Купчиха начала кричать
И всех святых на помощь звать.
Она кричит - Лука не слышит,
Она сильней ещё орёт,
Лука, как мех кузнечный дышит,
И все ебёт её, ебёт!

Услышав крики эти, сваха
Спустила петлю у чулка,
И шепчет, вся дрожа от страха:
"Ну всё, заёб её Лука!"
Но через миг, собравшись с духом,
С чулком и спицами в руках,
Спешит на помощь легким пухом
И к ним вбегает впопыхах.
И что же зрит? Вдова стенает,
От ебли выбившись из сил,
Лука же жопу заголил,
И жертву еть всё продолжает.

Матрена, сжалясь над вдовицей,
Спешит помочь такой беде
И ну колоть вязальной спицей
Луке то в жопу, то в муде.

Лука воспрянул львом свирепым,
Матрёну на пол повалил
И длинным хуем, точно цепом,
По голове её хватил.
Но тут Матрёна изловчилась,
Остатки силы напрягла,
В муде Мудищева вцепилась
И напрочь их оторвала.
Взревел Лука, и тут старуху
Своей елдой убил, как муху,
Ещё с минуту постоял
И сам бездыханный упал.


ЭПИЛОГ

И что же? К ужасу, Москвы,
Наутро там нашли три трупа:
Средь лужи крови труп вдовы,
С пиздой, разъёбанной до пупа,
Труп свахи, распростёртый ниц,
И труп Лукаши без яиц.

Всех трёх их вместе хоронили,
В одну могилу положили.
Лукашин левый глаз глядит -
Почти что вылез из орбит.

Купчиха бледная: страданье
Лежало на её челе,
Исполнивши свое призванье
Лукашин хуй меж ног белел.

Был труп Матрёны онемевший,
С вязальной спицей под рукой,
Хотя с пиздою уцелевшей,
Но всё ж с проломанной башкой!

Надгробной речи не сказали,
Но в поминаньях записали
“Умершим в бозе”. А чего? -
Не написали ничего.

“Земля им пухом” лишь пропели
Поминки справили, жалели,
Кто мог - Матрёну, кто - Луку,
Кто бедного купца вдову.

Креста в могилу им не вбили,
А лишь насыпали земли,
И вскоре напрочь позабыли,
Где три бедняги полегли.